Андре-Марсель Адамек - [Самая большая подводная лодка в мире]
— Ты когда выходишь?
— Не имею понятия. Я мог бы уйти хоть сейчас и вернуться только, чтобы мне сняли гипс, но поскольку я не в состоянии заботиться о себе сам, они меня держат.
Жиль на минуту задумался. Он повернул голову к Пиу, которая, казалось, была зачарована капельницей и пакетом с кровью, соединенным с венами умирающего.
— А что если ты переедешь к нам? У нас нет второй спальни, но есть диван в гостиной, мы могли бы все уладить.
— Я причиню вам много хлопот. Меня нужно мыть, измельчать мне пищу, и даже справлять нужду я не могу без посторонней помощи.
— Разберемся, я тебе говорю. Не страшно. Буду рад вытащить тебя отсюда. И потом, это может придать мыслям Пиу другое направление. Она в этом действительно нуждается.
Макс и сам видел, что дела идут не лучшим образом. Пиу, которая казалась отсутствующей, ни разу не взглянула на него с тех пор как пришла. Она еще похудела, и ее тощие, как лапки кузнечика, руки нелепо торчали из коротких рукавов.
— Ладно, я постараюсь быть незаметным. Нужно получить разрешение на выписку и достать инвалидное кресло в приемном покое.
— Я этим займусь, — сказал Жиль.
Тремя часами позже они прибыли на улицу Салин. Доставка Макса на пятый этаж обернулась настоящей эпопеей. Громоздкость его гипсов и узость лестниц принуждали их почти к акробатическим маневрам. Потом пришлось втаскивать инвалидное кресло, и стало понятно, что оно годится только для того, чтобы перевозить Макса из одного угла квартиры в другой.
Когда гость был размещен в кресле с пачкой журналов на коленях и бутылкой пива в пределах досягаемости, Жиль увлек Пиу за собой в кухню.
— Я должен с тобой поговорить, Пиу. Макс ведь наш общий друг, может быть, единственный. Он мог умереть. Умереть, Пиу. Хорошо ли ты понимаешь то, что я тебе говорю?
Пиу кивнула. Она часто моргала. Вероятно, это свидетельствовало о ее сосредоточенности.
— Итак, мы будем ухаживать за нашим Максом, особенно ты. Ты будешь его кормить, будешь помогать ему мыться. Он нуждается в тебе. Ты согласна, Пиу?
— Да.
— Ты будешь хорошо о нем заботиться, ведь так?
— Да.
— Слушай его, когда он с тобой разговаривает, и разговаривай с ним — он все понимает. Ты можешь говорить с ним о том, о чем не хочешь говорить со мной. Ты будешь с ним разговаривать, Пиу?
— Да.
— Я рад, Пиу, очень рад. Теперь пойди составь ему компанию. Он, должно быть, чувствует себя одиноко.
Пиу отправилась в гостиную к Максу. Она убрала пустую бутылку, поставила ему другую и устроилась в ногах кресла, приготовившись слушать.
* * *Конвой только что покинул нидерландские территориальные воды. Сводка метеослужбы сюрпризов не предвещала, и движение вперед осуществлялось со скоростью в четыре узла.
Сиум мог гордиться собой. С помощью рабочих-узбеков и двух русских механиков, направленных адмиралтейством, ему удалось прочистить инжекторы[7] и разблокировать клапаны дизеля. Большой винт «Саратова» вращался медленно, но обеспечивал судну самостоятельное продвижение со скоростью от трех до четырех узлов, что значительно облегчало работу буксирных судов. Прежде чем выйти в море, пришлось опорожнить резервуары с мазутом и наполнить их на четверть, а затем уже запустить генераторы.
Сиум умело и быстро справился со всеми этими задачами, чем и произвел впечатление на русских. Он обучался механике в Кургане и хорошо знал их язык. Позже, во время войны он попал на работу в японский военный порт, но строившиеся там подводные лодки в сравнении с «Саратовом» выглядели хрупкими игрушками.
Во время плавания Сиум разместил свой лежак в центральном посту. Перед отправкой русские демонтировали радиолокационные приборы и, конечно, вооружение. Слепой и лишенный своих смертоносных орудий, «Саратов» был похож на огромную стальную сигару, поддерживаемую на поверхности воздухом в балластах, и его нужно было вести по компасу, как обыкновенную яхту.
Утром Сиум поднимался на мостик и дышал свежим воздухом. С буксиров его жестами приветствовали моряки, в ответ он махал им сквозь водную пыль фуражкой. Темная носовая часть «Саратова» медленно рассекала зыбь, так медленно, что срезала с моря лишь тонкие стружки пены. Конвой шел вблизи береговой линии, и эскадры чаек то и дело пролетали над рубкой. Некоторые птицы ненадолго садились отдохнуть на мачту антенны или перископ, прежде чем вновь, с пронзительными криками, взять курс насушу.
Движимый стремлением чем-то занять людей и необъяснимым чувством, похожим на уважение, Сиум затеял уборку предназначенного на слом корабля. Толстый слой грязи покрывал переборки и трубы. Отдраивая стенки кают, натыкались на кириллицу коротких посланий, нацарапанных моряками, которых держали на борту без увольнений в ожидании возможного отплытия.
Привет от Дмитрия Ассаловича, бедолаги, который провел здесь шестьдесят дней без водки и женщин.
Татьяна, если изменишь — убью.
Сиум обследовал лодку сверху донизу: камбузы без батарей и печей, где электрические кабели, словно обезглавленные змеи, в беспорядке валялись на пороге; кинозал, из которого унесли проектор и выкорчевали кресла, оставив только прямоугольник пожелтевшего полотна; столовая, в которой все еще стоял крепкий капустный дух; офицерские каюты, где он обнаружил кем-то забытые, приколотые булавками к обшивке стены фотографии женщины, ребенка, дачи в цветах.
Не один раз, осматривая чрево обезоруженного чудовища, Сиум испытывал непонятную тягостную неловкость, словно он осквернял могилу. Но здесь никто не умирал. Люди жили тут в бесполезном ожидании, перемежая сны о славе угрюмой скукой ночных бдений. «Саратов» не имел истории.
Посетив торпедные отсеки, Сиум обнаружил, что расположенный по левому борту завален старыми бидонами, консервными банками и пустыми бутылками. Отсек по правому борту оставался недоступным, ручка запорного механизма герметичной двери была заблокирована. Сиум вскоре вернулся туда с самым крепким из своих узбеков, но и тому даже с помощью рычага не удалось повернуть ручку ни на миллиметр. Они оставили безнадежно заклинившую дверь, решив, что вскоре она уступит газовому резаку.
В течение следующей ночи Сиуму не удалось сомкнуть глаз. Та часть субмарины, которая оставалась для него недосягаемой, не давала ему покоя. Он вспоминал о грустном дне, когда посетил Наманган. В лабиринтах улиц ему так и не удалось отыскать мечеть, и он покинул город с чувством, что его лишили радости. Когда его просили: «Расскажи нам о Намангане», он отвечал, что не может говорить о том, что знает недостаточно хорошо.
В торпедном отсеке по правому борту, скорее всего, хранились такие же точно груды бутылок и лопнувших бидонов, но пока он не осмотрел это помещение, представление, которое он имел о «Саратове», было неполным и, следовательно, ложным.
Он поднялся с лежака, вооружился электрическим фонариком, набором отверток, молотком и отправился к носу лодки. Подетальными сводами его шаги звучали как приглушенные удары далекого сердца.
Ему потребовалось добрых два часа, чтобы отвинтить листовое железо двери и добраться до механизма системы запирания. Одно из зубчатых колес слегка сдвинулось со своей оси и перекосило кремальеру[8]. Он поставил его на место и привел ручку в движение. Дверь наконец открылась. От представшего зрелища Сиум выронил отвертки и молоток.
Четыре цилиндра из блестящего металла покоились на гидравлических подъемниках. По их закругленным мордам и двойной спирали в шесть винтов Сиум узнал магнитно-акустические торпеды типа «Угорь», усовершенствованный грозный вариант немецких «Zaunkonig».
Он повел лучом фонаря, освещая панель управления заряжанием. Дал напряжение и проверил функционирование гидравлической системы. Платформа с шипением поднялась, и первая торпеда протянула свою круглую морду к отверстию торпедного аппарата. Сиум вернул ее на место и вырубил контакт. Теперь он знал, что искалеченное чудовище обладало еще достаточным количеством яда, чтобы сеять смерть.
Четыре торпеды, каждая из которых весила около трех тонн, были способны достигнуть цели, расположенной в десяти тысячах метров, меньше чем за шесть минут. А их взрывной заряд был настолько мощным, что с одного попадания мог отправить на дно корабль большого водоизмещения, такой как гигантское нефтеналивное судно или авианосец.
Сиум сел прямо на пол и задумался, поглаживая кончик бороды. Он не мог поверить, что русские, проводя разоружение лодки, забыли про этот отсек. Быть может, не имея на то времени или официального приказа, они просто не стали взламывать упрямую дверь.
Наличие торпед не представляло никакой непосредственной опасности даже в случае удара, потому что детонаторы сработают только после выталкивания их из аппарата. Но «Саратов», проходивший в различных морских инстанциях как утиль, превращался теперь во вместилище взрывоопасного груза, со всеми административными и дипломатическими неприятностями, которые эта ситуация могла за собой повлечь.
